Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как написано: «За Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание». Рим. 8,35-36
Мне было очень тяжело помимо физической боли видеть реакцию своих родных и близких друзей. Мои родители живут в Луизиане, примерно в 250 милях от Хьюстона, они приехали на следующий же день после первой операции.
Моя мать сильная женщина, и я всегда думал, что она все сможет вынести. Но, войдя в палату интенсивной терапии, она посмотрела на меня и упала в обморок. Папа поднял ее и вынес в коридор. Ее шок дал мне понять, как жалко я выглядел.
Большинство из тех первых дней остаются для меня туманными. Я не понимал, то ли на самом деле кто-то пришел меня навещать, то ли это галлюцинация, а Ева и медсестры говорили, что временами я бредил.
Посетители допускались в больницу ежедневно сразу по несколько человек. И даже когда они ничего не говорили, их грустные, жалостные глаза давали мне понять, что они чувствовали. Я пишу «давали понять», потому что так их воспринимал. Оглядываясь назад, думаю, что, возможно, ошибался. Я, наверное, был так уверен, что умру, и так хотел этого, что видел в их глазах то, что думал о самом себе.
Верно это или нет, но я чувствовал, что они видят искалеченное тело, а не живого человека, что, несмотря на заверения и утешения, которые они произносили, они ожидали моей смерти в любой момент. Интересно, может, они пришли за тем, чтобы отдать мне последние почести перед тем, как я навеки закрою глаза?
Хотя воспаление легких прошло, нужно было лечить его последствия. Каждые четыре часа приходила сестра и проводила дыхательную терапию. Меня били в грудь и заставляли вдыхать через пластмассовый мундштук вещество с ужасным запахом и вкусом, которое должно было обволакивать мои легкие. Это лекарство предотвращало повторную пневмонию и помогало легким восстанавливаться. Я, бывало, просыпался, видел входящих людей и думал: Ну вот, опять начинается. Они заставят меня дышать этой гадостью и станут меня колотить, чтобы отошла мокрота. Но это тяжелое лечение помогало. Доктору Хоучинсу, возможно, недоставало врачебного такта, и он возмещал это железной решимостью спасти своих пациентов.
Он требовал, чтобы я дышал. «Не останавливайтесь. Продолжайте». И это были не просто слова, я, будучи таким слабым, чувствовал, что он борется вместе со мной. «Не сдавайтесь. Продолжайте».
У меня часто не было сил дышать, я останавливался. И видел его огорченное лицо, которое вскоре искажалось гневом: «Вы слышали, что я сказал? Давайте! Дышите и кашляйте! Быстро!» Я качал головой. У меня просто не было сил что-то делать.
«Это не обсуждается. Дышите! Немедленно!»
«Не могу».
«Хорошо, не надо. Вы труп. Вы умрете, если не будете это делать. Вы можете это понять?»
1234567891011121314151617181920212223242526272829303132333435363738394041424344454647484950515253545556575859606162636465666768697071727374757677787980818283